Abstract

Ešče raz k voprosu o genezise “peterburgskogo teksta”: Ledjanoj dom Lažečnikova i peterburgskij kanon

Dan Ungurianu, Vassar College

Основной канон петербургского текста хорошо изучен в работах Топорова, Лотмана, Долгополова, Минц и др. В последнее время происходит расширение его поля, главным образом за счет выявления малых и периферийных фрагментов. При этом вне рамок канона странным образом остается истроический роман Лажечникова Ледяной дом, который пользовался огромной популярностью на протяжении многих десятилетий—сначала как произведение высокой литературы, а затем как книга, входившая в непременный круг детского чтения. Между тем, Ледяной дом представляет собой яркий петербургский текст как в “экстенсивном” плане (произведение о городе), так и в “интенсивном” плане (особая петербургская картина мира). Во-первых, в романе присутствуют маркированные физические черты Петербурга (пустоты в пейзаже, резкие контрасты, важная роль водной рамки города, странность климата, смешение Европы, России и Востока и др.). Во-вторых, Петербург у Лажечникова изображен как умышленный, фантасмагорический город, где жизнь разыгрывается как театральное действие, в котором придворная феерия переплетается с политической интригой, а святочный маскарад—со шпионажем и провокацией. В-третьих, миражность города имеет метафизическую подоплеку, причем отрицательного свойства. Петербург предстает как инфернальный город, из-за великолепных декораций которого зияет бездна, шевелится хаос, проглядывает мир иной. К тому же Петербург окутан эсхаталогическими предчувствиями; над городом и его обитателями постоянно витает угроза гибели. И наконец, Лажечников не ограничивается постулированием дурной метафизики Петербурга, но стремится к ее преодолению в нравственной и исторической перспективе.

За исключением частностей, Лажечников не вносит каких-либо оригинальных черт в петербургскую картину мира. Но важно помнить, что роман опубликован в 1834–35 гг. и, таким образом, оказывается в положении одного из Ур-текстов петербургской традиции наряду с произведениями Пушкина и Гоголя. Интересен Ледяной дом и для определения удельного веса составляющих петербургской парадигмы, среди каковых можно выделить четыре компонента: 1) изначальная семантическая заданность, 2) культурно-литературная традиция, 3) исторические обстоятельства, 4) поэтика периода. В случае Лажечникова явно преобладает последний элемент. Петербург Ледяного дома генерирован по законам романтической поэтики в ее “неистовом,” френетическом варианте. Замечательно и то, что некоторые центральные мотивы романа приобрели исключительную важность в эпоху символизма, когда петербургская традиция русской литературы собственно и была осознана как некий единый текст. Сюда относятся: вселенский холод—космический ветер, маскарад, шпиономания и провокация и др. Речь не идет о прямых аллюзиях на Лажечникова, поскольку Ледяной дом в начале века вряд ли воспринимается как серьезный объект цитации. Однако трудно представить, чтобы оставленная в детской книга могла полностью изгладиться из творческой памяти ее повзрослевших читателей. В любом случае, роман Лажечникова не стоит упускать из виду при расшифровке генома петербургского текста русской литературы.