Slot: 28C-3 Dec. 28, 1:30 p.m. – 3:30 p.m.

Panel: Creative Affinities: Poets in Dialogue

Chair: Robert Efird, Virginia Tech

Title: Self-creation as Folklore: Akhmatova Read through Pushkin

Author: Katrine Lvovskaya, Rutgers University

This paper seeks to examine Anna Akhmatova's use of the folk poetic form in "У самого моря" as a vehicle for the creation of an individual poetic mythos through Alexander Pushkin's "Сказка о рыбаке и рыбке" and "Сказка о Царе Салтане." Akhmatova situates her autobiographical poem within the medium of Pushkin's folkloric sphere, and as the narrative of her poem unfolds, she alternately undermines and fulfills the expectations conjured through her use of the folktale form. Adapting Pushkin's folk-semantics, vocabulary, and diction, Akhmatova creates herself as both bard and character within her poem, and imagines a childhood in a state of innocence existing within the classic Russian fairy-tale tradition. However, she modifies the trope of "the magic three" used in Pushkin's poem into a mystical two, a twinning, and sets up an inevitable divide between her idyllic childhood within the frame of a folktale, and the eventual maturity that comes after confronting the limits of the folktale script. Akhmatova then combines a subversion of fairy-tale-prescribed roles with an alternative means of fulfillment thereof to generate a new brand of personal folktale as her own poetic voice.

References

Akhmatova, Anna. “У самого моря.” Сочинения. Toм. 1. Mocква: Художественная Литература, 1986.

Pushkin, A.S. in “Сказка о рыбаке и рыбке,” “Сказка о Царе Салтане.” Собрание сочинений в десяти томах: Поэмы. Mocква: Издательство Правда, 1981.

Title: The Shade of Gumilev in Osip Mandelstam's Stikhotvoreniia (1928)

Author: Stuart Goldberg, Georgia Institute of Technology

In this paper, I will demonstrate how Osip Mandelstam surreptitiously restored the memory of Nikolai Gumilev to his 1928 volume Stikhotvoreniia after censorship concerns blocked his traditional dedication to Gumilev of "Peterburgskie strofy" (1913). Literary analysis is combined with scrutiny of archival documents held at Pushkinskii Dom, the manuscripts division of the Russian National Library, St. Petersburg, the private collection of A. Ivich (I. I. Bernshtein) (photocopies of Sergei Vasilenko) and the State Literary Museum, Moscow, to establish a powerful timeline demonstrating how Mandelstam transformed a failed love poem into a veiled tribute to his fallen colleague. I will also briefly discuss how other small late changes to the volume helped to reshape and reclaim Stikhotvoreniia and delve into questions related to Mandelstam’s composition and dating.

Title: Естественно–научная ветвь поэзии Цветаевой

Author: Viktor Finkel, Independent Scholar

1. Гениальная поэзия Цветаевой содержит информацию о конструкции природы. Научная терминология включает математику (не менее 37 случаев), время, как физическую и философскую категорию (не менее 37 упоминаний), физику (более 208 эпизодов), астрономию (не менее 31 случая), и материаловедение и физику твердого тела (не менее 279 случаев).

2. Математика. Терминология поэта: безразмерность, мнимость, геометрия, кривизна, интеграл. Вместе с тем, Цветаева старательно избегает математической строгости, рассматривая её как ненужное ограничение. Число, счет, измерения, любая количественность и точность – были обузой для поэта. Мнимость, запредельность важны Цветаевой, позволяя ей вырваться из реального материального мира. Это, отнюдь, не строгая математическая мнимость, типа комплексных чисел, а полная им противоположность - Его Величество Иллюзорность. Единственное, что объединяет цветаевскую мнимость с математической – это её иррациональность.

3. Время. В физике сегодня элементарной частицы времени нет, время, как говорят физики, не квантовано. Между тем, у Цветаевой что-то подобное существует. Более того, её время имеет вес. Это наука завтрашнего дня!

4. Физика. Цветаева коснулась многих терминов и разделов физики. Есть пространство, недружественное человеку. Присутствует тяготение. Поэта интересует и невесомость, символизирующая бегство от враждебных поэту мира и пространства.

Колебания Цветаевой – линейка, для измерения качества существования. Так, размеренное движение маятника – это образец спокойной жизни. Встречается у Цветаевой и понятие резонанса. Не менее 20 раз Цветаева прибегает к слову «волна». Как правило, это поэтический инструмент. Реже - понятие волны содержит и какой-то её физический компонент (гребень волны или её длина). Упоминается Цветаевой т. н. бегущая волна, а также и волна поверхностная, способная разрушать, смывать и уносить. Поэт чувствует интерференцию - волны Цветаевой, взаимодействуя, гасят друг друга. Это поэзия, насыщенная звуком и акустикой. Пишет Цветаева и об ультразвуке и об эхе. Аэродинамика представлена в поэзии Цветаевой всего двумя словами: вихрь (не менее 15 раз) и смерч (не менее 2 раз).

Электричество Поэта – это «лирические провода», ведущие высоковольтный электрический ток чувств. Цветаевский «магнит» может быть очагом притяжения, признаком стабильности, или данью терминологии века.

Свет. Этот термин встречается не менее чем в 30 произведениях. Цветаева «коснулась» ряда направлений в науке о свете: интерференции, дифракции, ультрафиолетовых и инфракрасных лучей. На интуитивном уровне поэт ощущает абсолютно черное тело. Чувствовала она и «состаривание» световых волн и смещение всего спектра к красному его краю. Поэту понятны основы геометрической оптики и, прежде всего, прямота светового луча.

И, наконец, самое удивительное: Цветаева предсказала то, что через 21 год будет названо великим достижением человечества – открытие лазера. В сущности, она его провидела и даже аргументировала.